Слово   —   Музыка   —   Женщина

Мы обживаем то пространство,
Того Святого Государства,
Где пишутся стихи с листа,
Где правит балом Красота.

Владимир Симонов

##

You will need Flash 8 or better to view this content.

Интервью

Игорь Стецюк: «Музыка может быть любой, но она хоть иногда должна быть красивой»

26 мая 2011

 

Игорь Стецюк был участником фестиваля «Сходы до Неба» в 1997 году, он автор музыкальной композиции, написаной специально для показа коллекции вечерних платьев Ольги Симоновой (Тюфяковой). Конечно же, он – потрясающий собеседник, разговаривать с ним – о фестивале, музыке, культуре – удовольствие. Не удивительно, что наша с ним беседа получилась длинной. Когда же дело дошло до редактирования текста, оказалось, «вырезать» нечего – все одинаково ценно, все интересно… Поэтому предлагаем интервью полностью. 

 

– Как вы познакомились с Владимиром Симоновым, президентом фестиваля?

 

– Это был далекий, но хорошо ощущаемый 1997 год. Чисто формально это не был мой первый опыт работы в бизнесе высокой моды (лет за пять до того в Киев приезжал Клод Бонуччи; я не сочинял тогда музыку, а просто помогал делать музыкальное оформление – компилировал чужую; тогда я понял, что мне это интересно, что, наверное, я это люблю…). В чем удивительная особенность нашего общения с Симоновым буквально с первой секунды? Невероятное взаимопонимание! Симонов показался мне поразительно близким человеком… поразительно похожим на меня. Потому что он перфекционист! О компромиссах просто не может быть и речи! Это человек абсолютно преданный идее прекрасного, изобретатель механизма воплощения этой идеи. Очень разносторонний человек. Когда мне его представили как продюсера, я был страшно удивлен, ведь я работал с продюсерами, я знаю, кто такие продюсеры в нашей стране. Он был абсолютно не наш продюсер. Ну и, конечно, я увидел рисунки и модели Оли. Я не специалист в высокой моде. Но у меня есть интуиция, что для сочинителя музыки в данном случае гораздо важнее.

 

…Мы прощупывали друг друга в разговоре, я видел, что Володя понимает, о чем я говорю. Я сказал, что такие вещи, которые он хочет осуществить (а это было беспрецедентно в нашей стране!) требуют очень больших затрат. Разумеется, я не столько имел в виду материальную сторону, сколько человеческий ресурс и все, что с ним связано. Объем, достойный его идеи. Это должен быть большой оркестр – непременно. Это должен быть хор. Мне казалось, что это должно быть, с одной стороны, очень масштабно, а с другой – демократично, ведь люди, которые смотрят на подиум, не есть профессиональные музыканты. Хотелось соединить, как казалось, несоединимое. Это симфоническое звучание и латиноамериканский инструментарий. Это и неакадемический вокал, и этнический ансамбль (я пригласил группу «Древо»). А теперь сплавим все это воедино и добавим, что композиция была построена вообще на мелодии Форе! Это «Павана», произведение классическое – и известное, но не затертое… некий оптимум. Почему так получилось – не знаю… может быть, интуиция. Процесс сочинительства так здорово, так легко шел!

 

– Чем лично для вас была эта работа – комментарием, переводом, интерпретацией?

 

– «Драматургическим перпендикуляром». Шутка!.. Потому, что вряд ли это будет справедливо применительно ко всем музыкальным решениям. Скажу кое-что косвенно. Я всегда много работал в кино, у меня около 40 картин. Т. е. я взаимодействую с изображением, с визуальными образами. И, в данном случае, я могу сказать, что я «омузыкаливаю» чью-то линию, чью-то динамику, чье-то движение. Я не вижу модели, платья в застывшем виде, как фотографию (хотя это достаточно спорный вопрос, является ли фотография видом мгновенного запечатления, думаю, нет). Тем не менее, музыка разворачивается во времени и наполняет пространство чувств вполне определенной эмоцией. И мне кажется, что в этой мелодической линии я воплощаю вот эту линию талии, а это тремоло воплощает в звуке, как спадает, как отсвечивает то или иное платье. Вы знаете, фактура ткани предопределяет музыкальную фактуру. Это все очень связано. Музыка и… не могу сказать слово «одежда» – нет! – красота! Материализация прекрасного. А как иногда странно проявляет свою цветность ткань!

 

– А цвет важен?

 

– Что вы, конечно! Тональность! У меня от рождения так называемый «абсолютный слух», еще и связанный с цветовым восприятием. И когда я вижу цвет зеленоватого оттенка, хочется, чтобы это был соль минор. Иначе я буду себя ломать. Если это сиреневый – фа-диез, если песочный – ре. Красный – до. Мажор, скорее. А если цвет темный, сгущенный, пурпурный, то, скорее, будет переменный лад. Если это пастельность, то, скорее всего, в музыке я буду использовать нонаккорды, какое-то дрожание, трели струнных. И развитие будет неторопливым.

 

– Как это связано с драматургией музыкальной?

 

– Глобально связано! Я учитываю даже, будет ли ветер… В прошлом году в кульминационной части звучал Бах, знаменитая ре-мажорная «Ария» – пом… пом… пом… пом (напевает – О. Н.)… потому, что в конце должно звучать самое интересное, самое абсолютное, самое совершенное. Но я понимал, что Баха нужно интерпретировать по-своему, чтобы звучание не конфликтовало с предыдущими музыкальными образами и стилем. Получилась версия, которая интегрировала в себе все инструменты, использованные в предыдущих частях композиции. Они суммировались в полифонической фактуре. А еще я добавил туда… хор. Я почему-то убежден, что если бы автор услышал такую интерпретацию своей музыки, он не обиделся бы.

 

– Как вы оцениваете фестиваль «Сходы до Неба» как явление?

 

– Как величайшее счастье! Это просто чудо, что существует такой фестиваль, и что все мы в этом задействованы, что мы сопричастны. Вот где есть другой такой абсолют? Нельзя говорить «фестиваль высокой моды». Это фестиваль фестивалей, это фестиваль прекрасного, это фестиваль Абсолюта. Считается, что мода – это когда «модели ходят по подиуму». Можно ли так отнестись к данному конкретному случаю? Конечно, нет. Известно, что есть подобный фестиваль в Италии. Но не помню, играет ли там живой оркестр… вообще, там все в одной плоскости… там «просто мода», дефиле. Правда, очень красиво отснятое. Здесь же – большой праздник, все то, что может человека возвышать, что дарит ему высочайшее, рафинированное наслаждение! Конечно, мы понимаем, в какой стране живем, и в каких условиях. Я ни в коем случае не ругаю страну, но факт, что мы переживаем тяжелые времена, причем мы их переживаем перманентно. И чем старше человек становится, чем чаще он сдается некоему малодушию и безнадеге. Вот что нас ждет? Вот, в принципе? Цены повышаются, телевидение плохое, вот они там лепят свои сериалы, где давно нет содержания, а есть контент, классическое искусство умирает, фундаментальная наука теряет финансирование, власти меняются, толпы ходят на баррикады, какой-то ужас… И вот во всем этом вдруг кристаллизируется островок прекрасного. Для меня фестиваль «Лестница в Небо» – это точка опоры.

 

– Считаете, фестиваль не своевремен?

 

– Он, конечно же, совершенно не своевременен, но в том и его прелесть. В стране, которая переживает перманентные трудности, где люди обозлены, казалось, нет места прекрасному. В этом и смелость, отвага Симонова, его подвижничество. Он умудряется организовать все, ведь какие сумасшедшие усилия надо прикладывать, чтобы раскрутить этот маховик не где-нибудь во Франции, где все это было бы воспринято на ура, где есть традиция, а у нас, где традиции нет. То есть, фестиваль фактически является фундаментом этой традиции. Фестиваль «Лестница в небо» – это, конечно, туннель в будущее, в прекрасное, в будущее, которое живет внутри каждого из нас, и без чего нам вообще не имеет смысла существовать.

 

– Фестиваль соединяет музыку (в основном, классическую), слово и моду. Какие плюсы это дает для бытования именно классической музыки?

 

– Есть вещи, с которыми мы поспорить не можем: это статистика. Очевидно, что высшее проявление музыкального искусства – академическая музыка. Большинство людей даже не задумываются, где больше всего эта музыка «живет». Навскидку кажется, что на концертах для любителей классики. Концертные залы рассчитаны на 800, 1000 мест… в Опере примерно 1600 мест, ну, Дворец «Украина» рассчитан на четыре тысячи человек. Но на самом деле люди, которые никогда в своей жизни не ходили в филармонию, они симфоническую музыку, или музыку, которая имеет симфонический тип развития, слышали в кино. И чем дороже фильм (независимо от того, коммерческий это фильм или авторское, элитарное кино), тем большая вероятность присутствия в нем качественной симфонической музыки.

 

– Но она ведь теряется за картинкой…

 

– Это та плата, которую композитор вынужден вносить за то количество людей, которое услышит его музыку, посетив кинотеатр (смеется – О. Н.)… Нет, я с этим поспорю. Я знаю много людей, которые, не будучи музыкантами, обращают внимание на саундтрек. Достаточно почитать в Интернете мнения людей об этом. Какое большое количество отзывов о музыке! Конечно, если это достойная музыка. И хотя еще лет 30 назад в академических кругах, настроенных снобистски, сочинять для кино считалось зазорным, все-таки вспомним имена людей, которые работали в кино. Шостакович!.. Прокофьев!.. Онеггер!.. Среди украинских композиторов-«академистов» – Мирослав Скорик, Евгений Станкович, Левко Колодуб и многие другие.

 

– То есть получается, что классическая музыка воспринимается только за счет чего-то, в данном случае, за счет визуального образа?

 

– Изображение помогает, безусловно. Потому что человек, который никогда в жизни не пойдет в филармонию слушать, скажем, Лигети, будет наслаждаться его «Реквиемом» в «Космической Одиссее» Стэнли Кубрика. Все человечество смотрит Стэнли Кубрика! И не в состоянии оторвать свои глаза от экрана!

 

– Фестиваль провозглашает человека божественным. Как прокоментируете эту идею?

 

– Вообще, должен сказать, что тот документ, который я читал от Симонова (Идеальный мир фестиваля - О.Н.) очень трудно поддается жанровому определению. Является ли это доктриной? Нет. Потому что доктрина предполагает некое руководство к действию. Является ли он трактатом? Нет. Слишком там все… лапидарно. И трактат все-таки предполагает некоторый статистический объем, материал для осмысления. На мой взгляд, это ближе всего к декларации какого-то Глобального Универсума Прекрасного, в котором живем мы все, колебания которого совпадают у всех со всеми. Когда все собираются, когда все это видят, и все это слышат. Можно спорить с какими-то положениями. Можно восхищаться какими-то идеями, их броскостью. Но для меня эта декларация важнее всего вот чем: все, что там написано, перфекционистски, без малейшего компромисса воплощается в жизни, в фестивале.

 

Володя говорит: когда человек ступает на красную дорожку, он оказывается в другом мире. Казалось бы: красиво сказано, но не более, чем фигура речи. Человек ступит на дорожку, а вокруг будут ездить машины. Но нет же! Он, в самом деле, оказывается в другом мире. Я когда ступил на красную дорожку, что-то произошло. Не знаю, вот что-то дрогнуло. И я подумал: черт, он этого добился! Как?! Почему?! Я чуть отвлекусь, скажу сейчас одну вещь, которая нисколько не прибавит мне популярности, скорее, наоборот. Я неверующий человек, атеист. Мне интересно объяснять мир без участия чего-то дополнительного. Вот есть принцип Оккама (он был глубоко верующий человек, но сам не понял, насколько антирелигиозную максиму изобрел). Этот принцип можно сформулировать следующим образом: не создавай новой (дополнительной, ненужной) сущности. То есть, если ты можешь объяснить феномен, исходя из уже известных условий, то не нужно добавлять помощь Бога, происки инопланетян и прочее. Потом, мне кажется, что если человек носит в себе нравственность не потому, что он не попадет куда-то в рай, и не потому, что его кто-то накажет, и не потому, что он обязан, а по внутреннему убеждению, – то этот человек столь же нравственный, как и человек, который руководствуется тем вышеперечисленным. Но каждый раз, когда я сталкиваюсь с актом творчества, как, например, этот фестиваль, у меня все-таки екает сердце и мне кажется, что я где-то не прав.

 

 

Композитор Игорь Стецюк за роялем аккомпанирует показу коллекции Ольги Симоновой

(гала-представление фестиваля "Сходы до Неба" 2010)


 

– Говорят, движущий механизм творчества – вдохновение. Как вы понимаете это слово?

 

– Я очень часто спрашиваю себя, что это. Но я не знаю, что такое вдохновение... Просто я все время работаю. Возможно, я все время нахожусь в этаком полуэкзальтированном состоянии? Все время крутятся в голове какие-то мелодии, нужно только найти сферу воплощения. Не помню даже, был ли у меня так называемый «отпуск» во «взрослом возрасте». …Вот вспомнился случай, разговор, однажды подслушанный в классе моего консерваторского коллеги. Студент жаловался, что у него нет вдохновения. Профессор посмотрел на него с бесконечным удивлением и говорит: «Да ты с ума сошел! Надо к л е п а т ь

 

– Связываете ли вы некоторые идеи фестиваля с идеями каких-то религий?

 

– Это должна быть очень универсальная религия. Может быть, я бы говорил о буддизме, потому что буддизм не предполагает оценочных категорий, там нет нравственных оценок. Но основная нравственная категория фестиваля – прекрасное. Прекрасное, по декларации Володи, можно было бы изложить давно известными словами: некоей такой максимой, которая стала уже затертой – красота спасет мир.

 

– В какой мере красота являет собой ценность в современном мире?

 

– Я думаю, что это не зависит от эпохи. Как бы людям ни было тяжело жить, являются ли они формально свободными или рабами, есть ли у них деньги, голодают они или нет, – каждый человек стремится к красоте. Это заложено в природе. Если искусство отражает прекрасное, то мы можем сказать, что не «разум», не «душа», а искусство – это единственный феномен, выделяющий человека из животного мира. Потому что существование вторичного мира – мира искусства – свойственно исключительно человеку. Животные не создают музыку, не рисуют полотен, не знают моды в одежде. Любой человек хочет переживать прекрасное. Ему могут дать эту возможность, или не дать. Поэтому вопрос не в том, достаточно ли этой красоты вокруг, а оптимизирована ли система (государство, законы), в которой живет человек. Человек, повторюсь, в любых условиях стремится к красоте.

 

– Поговорим об искусстве непрекрасном, например, о «черном» авангарде. 

 

– Поговорим, конечно… Правда, это может быть несколько узкоспециальный разговор. Но я постараюсь изъясняться простым человеческим языком. Если мы проанализируем с музыковедческой точки зрения, что представляет собой любое, самое короткое музыкальное произведение (я имею в виду европейскую музыкальную культуру), то придем к следующим выводам. Прислушавшись к своим ощущениям, мы обнаружим, что какой-то кусочек музыкального построения воспринимается более-менее устойчиво (музыканты называют это тоникой в ладовой системе); потом обязательно появится эмоциональное отклонение к чему-то менее устойчивому (субдоминанта, профессиональным языком), после чего напряжение переходит в свою наивысшую стадию – так называемую доминанту. После чего, как правило, наступает разрешение ситуации, возвращение в тонику. То есть, что мы видим: музыка не есть какая-то спокойная застывшая красивость. Красивость рождается некой последовательностью, чувственной логикой, если можно так сказать. И если рассмотреть отдельно взятый аккорд, который находится в кульминационной зоне, то даже у самого традиционного композитора – Моцарта, Бетховена – этот аккорд фонически не является самодостаточно «красивым». Он является напряженным, таким, что его хочется куда-то перевести, что-то с ним сделать. Запомним этот вывод. И, поскольку мы говорили о классической венской школе, давайте на мгновение перенесемся в другую эпоху. Давайте проанализируем популярную музыку ХХ века. Посмотрим, что собой представляют музыкальные структуры, например, в джазе. Наипростейшие «строительные кирпичики» джазовой гармонии – так называемые септаккорды, то есть аккорды, которые содержат диссонанс. Но все по опыту знают: диссонанс – это резко, плохо, отталкивающе! Почему же джаз звучит так классно? Почему он был столь популярный, что больше полустолетия выдержал функцию музыки масс? Потому что эти аккорды живут в контексте музыкальной ткани. Потому что люди устают от очень простых вещей, люди хотят что-то изысканное, деликатесное. Простое трезвучие человека уже не трогает. А если мы возьмем музыку босса-новы, например, Антонио Карлоса Жобима – там уже и септаккордов не существует, там уж совсем сложная структура по вертикали, и обороты не «тоника – субдоминанта – доминанта». Там уже самый первый аккорд может означать «но», второй – «а если», третий – «а может, так?», четвертый – «да нет»… Эти так называемые гармонические эллипсисы передают перетекание очень тонких эмоциональных состояний, неопределенностей. То есть постепенно композиторам стало понятно, что не обязательно в качестве устойчивых вещей использовать простые трезвучия в простых последовательностях, что можно оперировать более замысловатыми приемами, чтобы получать какой-то необычный результат.

 

Вот сейчас я вспомнил один пассаж из переписки Стравинского. Он писал (цитирую по памяти): «Это только такие старики, как я употребляют слово «аккорд», а молодежь говорит «плотности». (Курьез в том, что сам Стравинский ох какой же не простой композитор!) Я хочу сказать, что такая музыка, как у Лигети, оперирует как раз «плотностями», она переходит от большей насыщенности к меньшей и наоборот. В этом – развитие, драма. Конечно, понимать такие сочинения непросто. Множество злоупотреблений и эпигонства подпитываются авангардом, и чтобы научиться отличать оригинал от подделки, нужно быть образованным слушателем. В любом случае, авангард трудно вынести в большом количестве. Кто-то, быть может, назовет это недостатком. Я же называю это его особенностью.

 

– Какой музыка вообще должна быть?

 

– Я хочу сначала прокомментировать слово «должна», а потом скажу про музыку. Должна ли музыка кому-то что-то? Да, музыка должна. Точнее, не сама музыка, а композитор, который ее сочиняет. Он обязан. Кому? Другим людям. Знаете, я органически не выношу людей, провозглашающих принцип: я никому ничего не должен. Все должны, потому что мы живем в человеческом обществе. Если ты живешь в лесу и пользуешься своим, пусть даже самодельным топором, ты все равно должен человечеству, потому что этот топор для тебя изобрели, и ты воспользовался этой идеей. Или колесо, или печь, что угодно! Мы не можем друг другу выливать на голову ведро помоев, не имеем права, хотя никто это не запрещает, вроде бы. Так вот, музыка может быть простой, построенной на трех аккордах (лишь бы у композитора хватило дара изобрести соответствующее расположение этих трех аккордов),  она может быть любым «черным» авангардом из одних шумов и диссонансов. Музыка может быть любой. Но она не имеет права быть скучной. Она должна держать внимание. И хоть иногда быть красивой.

 

 

 

Игорь Стецюк на лестнице Украинского дома во время

гала-представления фестиваля "Сходы до Неба" 2010

 

Беседовала Олеся Найдюк

 

Показ коллекции модельера Ольги Симоновой "Танец Себя-РасСвета". Звучит музыка в авторской обработке Игоря Стецюка.  

 

 

Конечно же, я являюсь частью фестиваля «Сходы до Неба», потому что целикоми полностью поддерживаю принципы и идеи фестиваля. И я очень рад принять в нем посильное участие

Дмитрий Хворостовский


Публикации по теме

Женский журнал НАТАЛИ

Пресса о нас

top10.ua

Пресса о нас

Первый международный фестиваль "Сходы до неба"

Фотогалерея





Страница В.Симонова

Фестиваль «Сходы до Неба» организует гала-представление в июне 2023 года в Киеве, с дальнейшим представлением акции в оперных театрах Львова, Донецка, Харькова, Одессы

Фестиваль «Сходы до Неба» 2023

10 октября 2022

Интервью

Анатолий Кочерга дал интервью изданию Elegant New York перед премьерой «Леди Макбет Мценского уезда» Дм.Шостаковича в Metropolitan Opera

Анатолий Кочерга. Снова в Нью-Йорке

05 февраля 2015

Статьи

Искренний разговор о музыке, о фестивале, об Украине

Анатолий Кочерга и Владимир Симонов о "Сходах до Неба"

05 мая 2013