Интервью

Анатолий Кочерга: «Все зависит от того, насколько ты искренен…»

31 мая 2011

Анатолий Кочерга, пребывая в Киеве, любезно согласился дать интервью накануне своего выступления в гала-представлении фестиваля «Сходы до Неба». Он рассказал о своем восприятии сцены в зависимости от репертуара, об искренности как высшем качестве музыкального исполнения, о том, как чувствует собственный голос, что является секретом ухаживания за ним и о многом другом.

– Вы исполняли шие партии из западноевропейской и русской классики. На фестивале же будете петь песню «Дивлюсь я на небо», что стала уже народной. Легче ли это для вас или, наоборот, труднее?

– Песня, по сравнению с оперной арией, труднее тем, что там нет ни декораций, ни партнеров, ни режиссера, который говорит, куда пойти и зачем. Ты один. И нужно создать за короткое время какой-то образ, увлечь людей, чтобы они тебе поверили. Мне кажется, исполнять песни, романсы намного сложнее, потому что ты один на один с публикой. И каждое свое исполнение на сцене я до сих пор воспринимаю как экзамен: я сдаю его, прежде всего, самому себе, и публике, конечно.

– Вы объездили, практически, весь мир. Есть ли что-то такое, что вызывает одинаково теплое восприятие музыки, независимо от страны, оттого, на каком языке поете?

– Я побывал и у южан, и у северян в лице шведов и норвежцев. В Осло я пел «Песни и пляски смерти» Мусоргского. Я очень переживал, потому что мне сказали, что публика холодная, не откровенная, тем более, в программке не было перевода. Но, как не странно, зал аплодировал стоя. Считаю, я покорил эту публику, и для меня это самая большая «пятерка». Точно так же было в Гётеборге, где я пел в 13 симфонии Шостаковича («Бабий яр»). Концерт приняли «на ура». Мне кажется, все зависит от того, насколько ты искренен в своем побуждении заинтересовать людей, насколько ты сердцем и душой делаешь свое дело – это всегда оценят. Обмануть людей очень сложно: если есть фальшь, она видна, а в музыке особенно.

– Как Вы понимаете «творческое начало», чем оно является для человека?

– Под «творческим началом» я понимаю множество различных деталей, которые каким-то образом сходятся. Скажу откровенно, я никогда не думал, что буду петь вообще. Я думал совсем о другом. Но получилось так, что оказался в консерватории. Я очень рано начал, на третьем курсе консерватории уже пел в Киевской опере. Потом получил заслуженного артиста. И самый молодой в истории народный артист Украины – это Кочерга Анатолий Иванович. Так получилось.

Для меня творческое начало – голос – это начало начал. Потом школа, которая дает основы владения этим голосом. Потому что можно петь, но не быть актером, и наоборот, что не равнозначно. Вообще, творческое начало – это очень сложно… я не философ, я исполнитель, актер и певец…

Есть цветы-пустоцветы. А есть такие, которые совсем не цветут, но сильный запах имеют. Есть цветы, аромат которых дурманит до невозможности, мало того, они еще и красивы сами собой. Бог не дает всего. Даст одно – заберет другое. Но, слава Богу, мне Господь помогает петь и находиться на сцене до сих пор. У меня было тяжелое ранение, тем не менее, я не сдался, и без посторонней помощи двигаюсь (а это уже большая победа, я считаю – и психологическая, и физическая). Я перенес тяжелейшую операцию. Можно сказать, меня вернули с того света. Но я все-таки попросил врачей, чтобы мне разрешили спеть, с голосом ведь ничего не случилось. А победить себя психологически я был обязан, и это было непросто. И я, как человек амбициозный, должен был сам себя утвердить, убедить себя в том, что ничего не случилось. И получилось, что на пятый день после операции я в инвалидной коляске спел на сцене мексиканской оперы «Бориса Годунова». Это было как на кладбище: море слез и невероятный океан цветов. Я этого никогда не забуду. Это называется философское творческое начало.

– Бас – достаточно уникальный и редкий тембр. Как вы его чувствуете – как дар, как творческий инструмент? Это что-то цельное с вами или существующее как бы отдельно?

– Не знаю, сердцем и душой я его чувствую. Мы не существуем отдельно друг от друга (смеется – О.Н.).

– Вы сталкиваетесь с человеческими историями, которые отображаются, например, в оперных сюжетах. Вы своего рода «маг»…

– Знаете, однажды даже было такое: после моего выступления, когда я пел Бориса, ко мне за кулисы пришли детки классом, чтобы посмотреть, живой я после смерти Бориса Годунова или нет.

– Так натурально все выглядело?

– Ну, наверное, раз они усомнились, живой ли я. Потом, когда-то киевский патриарх, будучи на спектакле «Хованщина», сказал, что у меня очень выразительные руки: «Вы, – говорит, – подумайте, можете стать священником». Дважды меня рекомендовали для поступления в духовную семинарию, но я атеист до сих пор. Я знаю, что Бог есть, он единый для всех, но каждый своему богу молится.

 – Как вы ухаживаете за своим голосом, есть ли какой-то рецепт?

 – Как ухаживаю? Как за любимой женой, точно так же. Рецепта нет. Нужно просто быть  дисциплинированным по жизни. Это самое главное. Порой ты отказываешь себе во  многом в жизни, очень во многом. Но я никогда над этим не задумывался, просто по-  другому не могу.

 – Бывали ли у вас творческие кризисы, если да, как из них выходили?

 – Бывали кризисы душевные. Два года я лежал на койке, мне нельзя было вставать на ноги. Врачи сказали, что не смогу ходить. Слава Богу, их предсказания не сбылись. Какие еще кризисы? С тех пор, как поехал на контрактную работу за границу, Киеву я не понадобился до сих пор. Вот, только вам понадобился. Правда, год назад я спел в «Евгении Онегине» в Киевской опере. Но в целом психологическую обстановку дома хорошо описывает фраза «чужой среди своих», притом, что за границей все совершенно наоборот. Я не считаю, что мне должны кланяться, меня это совершенно не волнует. Но быть ненужным здесь, а там постоянно занятым – это странно, по крайней  мере. Меня узнают во многих столицах мира, я даже удивляюсь, когда со мной здороваются, думаю, боже мой, а кто это… Кризис существует, но он надо мной не довлеет.

– А чисто творческие кризисы бывают? Например, нечего петь…

– Нет, такого не бывает, думаю, жизни не хватит все перепеть. Столько музыки! – это бесконечность. И я счастлив! Мне удалось за эти годы пообщаться с самыми лучшими дирижерами и режиссерами мира. Величайшее счастье, когда появляются единомышленники, скажем, с Зубиной Мета работать одно удовольствие. Аббадо – просто золото! Великий музыкант и человек, он кладезь добра! Когда находишься рядом с такими людьми – в этой атмосфере, этой энергетике – ты не можешь сделать плохо. Ты должен сделать либо хорошо, либо гениально.

– Каких эмоций вы ждете от своего выступления на фестивале «Сходы до Неба»?

– Я хочу быть в форме, и спеть для своих – и всё!

Беседовала Олеся Найдюк